Сто лет одиночества - Егор и Опизденевшие

И будет целебный хлеб,

Словно нипочем, словно многоточие.

И напроломное лето мое

Однофамильное,

Одноименное.

Губы в трубочку,

Нить в иголочку.

Не жисть, а Сорочинская ярмарка

Заскорузло любили, освинело горевали,

Подбрасывали вверх догорелую искорку.

Раскрашивали домики нетрезвыми красочками,

Назывались груздями, полезали в кузова.

Блуждали по мирам, словно вши по затылкам,

Триумфально кочевали по невымытым стаканам,

По натруженным умам,

По испуганным телам,

По отсыревшим потолкам.

Выпадали друг за другом, как молочные зубы,

Испускали дух и крик.

Пузырились топкой мелочью

В оттопыренных карманах деревянных пиджаков.

Кипучие, могучие, никем не победимые,

Словно обожженные богами горшки.

А за спинами таились лыжи в сенях,

Санки,

Салазки,

Сказки,

Арабески.

На седьмой день ему все остопиздело!

Пускай все бурно расцветает кишками наружу

На север, на запад, на юг, на восток!

Пусть будет внезапно!

Пусть будет неслыханно!

Пусть прямо из глотки!

Пусть прямо из зеркала!

Безобразно рванет из-под кожи

Древесно-мясные волокна!

Моя самовольная вздорная радость!

Чудовищная весна!

Чтоб клевать пучеглазое зерно на закате,

Целовать неудержимые ладони на заре,

Топни ногою, и вылетят нахуй все стекла и двери,

Глаза,

Вилки,

Ложки,

И складные карманные ножички.

Еще одна свирепая история любви.

Грустная сказочка про свинью-копилку.

Развеселый анекдотец, про то как Свидригайлов собирался в Америку.

Везучий, как зеркало, отразившее пожар.

Новогодний, как полнолуние, потно зажатое в кулаке.

Долгожданный, словно звонкое змеиное колечко.

Единственный, словно вскользь брошенное словечко.

Замечательный, словно сто добровольных лет одиночества.

Und es wird heilendes Brot geben,

Wie nichts, wie eine Ellipse.

Und mein voller Sommer

Namensvetter,

Der selbe Name.

Lippen in einer Tube

Nadelfaden.

Nicht das Leben, sondern die Sorochinskaya Fair

Sie liebten hart, sie trauerten bitterlich,

Sie warfen einen verbrannten Funken.

Malte die Häuser mit betrunkenen Farben,

Sie wurden Milchpilze genannt und kletterten in den Körper.

Sie wanderten durch die Welten wie Läuse auf ihrem Hinterkopf,

Triumphierend durch ungewaschene Gläser gewandert,

Für beschäftigte Köpfe

Über verängstigte Körper

Feuchte Decken.

Sie fielen nacheinander aus wie Milchzähne,

Sie atmeten und schrien.

Gesprudelt mit Brennholz-Kleinigkeiten

In prall gefüllten Taschen von Holzjacken.

Überschwänglich, mächtig, von niemandem zu schlagen,

Wie von den Göttern verbrannte Töpfe.

Und hinter dem Rücken lauerten Skier im Flur,

Schlitten,

Schlitten,

Märchen,

Arabesken.

Am siebten Tag hielt ihn alles auf!

Alles gedeihen lassen mit dem Bauch heraus

Norden, Westen, Süden, Osten!

Lass es plötzlich sein!

Lass es unerhört sein!

Lass es direkt aus der Kehle!

Lassen Sie es direkt aus dem Spiegel!

Hässlicher Ausbruch unter der Haut

Holz- und Fleischfasern!

Meine eigenwillige absurde Freude!

Erstaunlicher Frühling!

Glotzäugiges Korn bei Sonnenuntergang zu picken,

Küss unaufhaltsame Palmen im Morgengrauen,

Stampfe mit deinem Fuß und alle Fenster und Türen werden herausfliegen,

Augen,

Gabeln,

Löffel,

Und klappbare Taschenmesser.

Eine weitere heftige Liebesgeschichte.

Eine traurige Geschichte über ein Sparschwein.

Eine urkomische Anekdote darüber, wie Svidrigailov nach Amerika ging.

Lucky, wie ein Spiegel, der ein Feuer reflektiert.

Silvester, wie ein Vollmond, verschwitzt zur Faust geballt.

Lang ersehnt, wie ein klingelnder Schlangenring.

Der einzige, wie ein beiläufig geworfenes Wort.

Wunderbar, wie hundert selbst auferlegte Jahre Einsamkeit.